Страшно не умереть – страшно умирать. Жить гораздо тяжелее. Тяжело за себя и за других. Но, конечно, дело не в красивых фразах, а в том, что же делать дальше или же ничего не делать?

Пусть будет как будет, по принципу: «Нам жить надоело, а умереть – лень»…

Я хорошо знаю, что мне скажут: ты не прав, во многом ты сам виноват и т.д. Что ж, они спокойные, они умные, они непременно так скажут, и все-таки прав именно я, в чем им приходится жестоко убеждаться на личном опыте…

12 июня 1942. Пятница, 12-й месяц войны

По-моему, такого бюрократического времени никогда еще не было, чтобы жизнь людей так была пронизана исходящими и входящими. Паспорт – ведь это слово вызывало не так давно ироническую улыбку, а ныне…

14 июня 1942 г. 12-й месяц войны

Но разве мало опошлили в жизни филистеры? Всё самое дорогое ведь опошлено, такие благородные чувства, как дружба, любовь, опошлены до крайности. Понятия благородства, идеала, романтики – всё это так затаскано, что в любом случае звучит уже смешно, самое употребление этих слов кажется диким.

Вся наша жизнь опошлена.

Ранее люди обладали таким отношением к искусству, которое не мешало им одинаково образным языком говорить об искусстве как в своих сугубо научных статьях, так и в беседах с девушкой,гденибудь в укромных аллеях сада.

Ныне совсем не то. Как только человек садится писать статью об искусстве, он вытягивает неизвестно из какого словаря целый арсенал специфических слов: тут будет и неизбежный «продукт социального распада», и «загнивающий корень», и «разоблачитель капиталистических язв», и «отражение промышленного подъема» и т. д. и т.п.

Но искусство вовсе не требует никакого «специфического» языка. Прекрасная мысль всегда выражена в прекрасной форме. И если «стиль» социологов специфичен, то это потому, что их мысли крайне скудны.

20 июня 1942 г. 12-й месяц войны

Я лично считаю, что у Маркса нет ничего ценного конкретно об искусстве. Существует некая «марксистская теория искусства», о которой всё время толкуют, существует пока лишь в воображении. Вот когда я напишу ее, тогда она действительно будет существовать!

21 июня 1942 г. 12 месяц войны

Марксизм, в которой у нас верят, вернее, который знают, умещается весь в «Кратком курсе», да и то с пятое на десятое…

Да, безусловно, наше поколение (мое поколение!) – это несчастное поколение физических и нравственных инвалидов. Мы рождены в тяжелые годы, у нас плохое наследство…

Семья и школа! – вот два слова, звучащие для меня хуже, чем немцы.

«Прожили двадцать лет, но за год войны видели кровь и видели смерть, просто как видят сны» – это «поэт» Сарик Гудзенко.

Действительно, стоило прожить двадцать лет, чтобы этакое написать!

Прожили двадцать лет и за эти двадцать лет видели, как людей оскопляли, и на себе испытали, и притом всё это еще проще, чем сны, и то ничего, таких стихов не пишем.

А потом можно бить себя в грудь: мы – герои отечественной войны, мы… И писать стишки, от которых пахнет луком.

22 июня 1942 г. ГОД ВОЙНЫ

Приехал в МК – разумеется, «нет».

Зашел в Горьковский институт: коли оседать… там, я думаю, будет больше возможностей сказать свое слово, а мне только это хочется.

Встретил в институте Аркадия, с бородкой, с длинными волосами, в шляпе, в очках – вид сноба, «интэллигэнта». Он не сразу признал, что меня видел. «Вы хотите поступать к нам в институт? А только вы знаете, к нам непросто…» – я сказал на это, что надеюсь на творческую одаренность моей личности.

…Узнал от Аркадия и Лациса, что заправляют у них всем Тимофеев и Федосеев, жизнь бьет очень слабо… Всё это неважно, мне бы только иметь возможность заговорить своим голосом.

Решил написать этюд о трагическом.

28 июня 42 г. 2-й год войны, 1-й месяц

Я же ищу себе союзников, трезвых, сильных, могущих мне помочь, со мной вместе бороться, помочь мне встать на путь борьбы. Я не могу быть утешителем, мне скорее самому оно нужно; я не могу быть развлекателем, не могу ткать для них иллюзий. В ком я найду такую силу, которая б выдержала мой «пессимистический оптимизм», не испугалась бы моей резкой нетерпимости и разоблачения?

Всем нужны только сказки. Они пугаются того страшного развенчивания страшной (они этого не хотят замечать!) жизни, ибо это только уничтожит их светлые иллюзии (ничего другого у них нет). А мне нужно понимание этой страшной жизни, чтобы найти союзников для борьбы с ней. Они – пессимисты. Я же оптимист, я верю в борьбу, а они – «ждать», а пока пить сироп иллюзий.

Борьба и я?… Да, это далеко друг от друга. Борьба с ветряными мельницами.

2 июля 1942 г. 2-й год войны, 1-й месяц

Все-таки какая огромная разница у нас: одни и сейчас едят сколько влезет и что им вздумается. А другие получают буквально нищенский, собачий паек. Равенство.

19 июля 1942 г. 2-й год войны, 1-й месяц

Сегодня кончилась 5-я конференция Свердловского района (комсомола). Разве это комсомольцы?… Что-то бледное. Правда, от двенадцати тысяч осталась одна тысяча, лучшие на фронте и давно уже погибли, но всё же… Новиков, секретарь райкома ВКП(б), вынужден был указать, что мало резкого в выступлениях, всё слишком гладко. Еще бы. Довели молодежь до такого состояния, а теперь требуют «погрызться бы» и т.п. Ведь всё это механизировано, заранее решено диктатурой, а формы демократии таковы, что равны лишь нулю.

Страх, животный страх за себя – вот что зачастую можно наблюдать в демагогии руководящих партийных работников. Они знают, что их непременно повесят, и поэтому они хотят создать себе заслон, воспитывая в людях звериный гнев.

25 июля 1942. Второй год войны, 2-й месяц

«Надо думать о карьере», сказала мне Б.

Доходит ли до кого-нибудь, в каком я положении. Страшно сказать. Ведь для меня ни 38-й год «ежовщины», которая сильно отразилась на моей судьбе, ни война – ничто не принесло существенных изменений. Для других это всё послужило громадным пере-воротом, выбившим их из колеи.Я же был выбит раньше. И эти события только не дали мне войти обратно в нормальное русло.

1 августа, 2-й год войны, 2-й месяц

Я должен сказать, что отношусь с ненавистью к поколению наших отцов, ибо они прежде всего и пока еще виновны в ужасе нашей жизни. Я презираю его из-за того неслыханного предательства, проявленного ими по отношению к нам. Поколение наших отцов есть тупое, невежественное, трусливое стадо пресмыкающихся, самодовольных рабов. Это немыслящее поколение. Поколение иуд.

20 августа 1942 г. 2-й год войны, 2-й месяц

Я очень ожидаю в будущем плохого. Ничего утешительного. Допустим, второй фронт откроют, война закончится. Но ведь напряженное положение продлится еще года два-три…Те же суровые законы труда и т.д., связывающие свободу. Мобилизация, разверстка и проч. «Не время» и т.д., цензура и проч. Конечно, чистки и прочее. «После войны разберемся» и т.п. Это – лучшее. А если еще хуже…

Надежды на оживление «духа» не предвидится. Кумачовщина и пр.

С другой стороны, я больше не могу ждать… пойду на безумие, на полную ставку, риск, конечно, огромнейший, но терять уже нечего… Работать, спасать шкуру – для чего?…

25 августа 1942 г. 2-й год войны, 3-й месяц

У меня душа – сплошной волдырь… обваренная кипятком. Вся душа изныла хуже нет…

И главное, этот ад длится уже восемь лет, и с каждым годом всё сильней. Уже давно всё на одних жилах держится, мяса – нету. И все несчастья сразу, со всех сторон. Чувствуешь свое полное одиночество, бессилие и безнадежность судьбы.Трезво взглянуть: что меня ожидает в будущем? Такая же страшная жизнь…

Война отняла очень большую надежду. Я боюсь, что она станет роковой помехой для моего единственного шанса. Но я всё же решаю: рисковать, рисковать последним, хотя шансов почти никаких, но иного пути нет. Поэтому я избираю вместо прочего – прямой путь, полный лишения…Но очень я измучился и физически, не только нравственно. Вот уже лет пять я совершенно не отдыхал, скудная жизнь впроголодь и даже голодная.Я боюсь, что не хватит физических сил.

27 августа 1942 г. 2-й год войны, 3-й месяц

Вспыхнула война надеждой – обрести свою судьбу… и погасла. Нет, не немцы ее отняли.

Труднее стало добыть кусок хлеба, голоднее, холоднее? Так ли?… Забыл позор тех дней? Забыть ли когда? Тогда я и вовсе самой грошовой, самой лакейской работы не мог найти…

Месть. А за что мне мстить? Не за что. У меня один лозунг – перемены.Конечно, для них может быть месть, но меня это не трогает и раздражает.

Я ждал войну, ждал как надежду. Что ж, не вышло… Хорошо, поколение предателей, сейчас не время, не время, пока враг у ворот, будем бить его, остальное отложим в сторону. Но в ваших криках разве не страх за свою шкуру? Мелкий, подлый, гнусный страх. Трудно забыть, как горит ваш дом, надругались, наглумились… Но они – звери, с ними и разговор по-звериному. Но трудно забыть и политрука Тихомирова, и политрука Рахильсона, и полковника (?), и других… Шкурники, шкурники, будьте вы прокляты! «Хронтовики». Сволочи! Бросили города и села, оставляя всё немцам на разграбление, глумление, убийство. Бежали, порвав партийные билеты, набив добром машины, спасая свою дряблую шкуру, гады. Распуская мерзкие сплетни.

Думаете, вам простится? Никогда. Поколение предателей, будь трижды проклято, иудины потомки. Окумачили всю жизнь. Но нет, мы не станем умирать под музыку Дунаевского и стихи Кумача, не станем. Зачтется всё.

28 августа 1942 г. 2-й год войны 3-й месяц

Вся беда моя,что я вынужден играть посередине меж двух стульев. А сидеть меж двух стульев можно только на полу.

По характеру я апологетик, но вынужден всё только ругать.Чьим апологетом я могу быть? По характеру я патриот. Патриот всего – родины, города, улицы, института, группы…Но трудно ведь быть патриотом дряни.

По характеру я близок к Мильке, Яшке. Но не до конца.

Я не интеллигент формы, не эрудит, не академист и т.п.

Но я не могу быть таким фанатиком, как Милька, близок в известной степени «иронический скептицизм», некая «серьезность» и т.д.

Но, конечно, по духу своему я не могу быть вместе с Аркадием, Барном, Гецем – это мальчики-пай, воспитанные в интеллигентных, культурных семьях, с традициями, с лоском, благообразные, начитанные, умные, эрудиты, разговорчивые, изящные, почтительные, снобы и т.д. Мы с ними не вместе. А любить и черненьких, и беленьких я не могу… Союзников я себе найду, но единомышленников – пока не вижу.

30 августа 1942 г. 2-й год войны 3-й месяц

Яшка убит. Самый близкий мне человек по взглядам.

Он писал «накануне» о своей страшной усталости от безалаберной жизни, паршивых жизненных условий, плохого питания. Утомила работа корректора, нелады с комсомолом, с университетом, с устройством на работу, потом в Москве неустроенная общая тягость… Раздор с самим собой.

В письме-завещании к отцу он пишет, что жизнь невыносима, заедают мелочи, случайность настолько разбухла,что стала закономерностью. И выхода иного нет только война. Победоносная война. «Это моя война», писал он.

Он ждал ее как избавления, как средства возрождения. «Пусть даже я за это и погибну».

Он тщетно бегал в первые дни, чтобы попасть в армию, он не комсомолец, без специальности. Наконец, попал в училище – девять месяцев отупляющей жизни: он боялся, что война кончится без него…

«Раб, защищая свою жизнь в борьбе, вновь обретает достоинство человека».

Будет ли так? Война принесла много неожиданного, еще новые невиданные подлости, такое моральное оскопление всего народа…

Главное – результаты войны. Колоссальные людские потери, и в первую очередь – лучшие… дикое нарушение всей экономики, невозможность больших результатов от мира (долги, разруха, отсутствие рабочей силы, апатия, усталость, моральное одичание) – всё это не поведет к перемене, не останется и людей, стремящихся к этой перемене (а не к обжорству).

Не зря ли Яшка отдал свою жизнь? Вот что обидно. Его ли это война?…

26 декабря 1942 г. 2-й год войны, 7-й месяц

Перед нами – событие исторической важности, а мы и в ус себе не дуем. Все-таки интересно составить бы записки современника. Как политическая жизнь отражается в сознании рядового современника.

Прежде всего обстановка: немцы прочно сидят на Украине,в Белоруссии, в Смоленской области, Курск, Орел, Северный Кавказ. Наши наступают медленно под Сталинградом,в районах Великие Луки и западнее Ржева, в среднем течении Дона, в районе Нальчика. Наступления носят местный характер, упорный, с большими трудностями, видимо, жертвами. Главное – медленный характер наступления. В Африке вытеснение немцев из Туниса и Триполитании. С продуктами неважно, нормы маленькие, дают плохо.

Перспективы – постепенное развитие наступления, возможно, в январе сильные удары. Выпадение из игры Италии, нажим на Германию, стабилизация фронта по весне. Второй фронт летом.

Решающие удары, к зиме 43-го – конец войны с Германией. Затем – восстановительный период – еще года два улучшение с квартирами, питанием, в области идеологии – переживание победы. Психология героев, мура снова на двадцать лет. НЭП вряд ли.

Возможно, что в 1945 г. ослабление полицейского режима, возможность распорядиться собой, большая свобода поездок, положения. Отмена карточек, наверное, в 1946 году, отмена трудовой повинности (это, конечно, понравится – легко и просто) гораздо позже; свобода ухода с производства, перемещения – это не ранее 1950 года…

В общем, мещанский социализм после войны, и надолго. В области идеологии – мерзопакость надолго. Готовые формы диктатуры, народ – раб, всё это привычно, руководители – посредственность, зачем менять – легче пользоваться старым, привычным, готовым. Постараются дать хлеба и зрелищ (еще мужа девушкам. Борьба за мужа… о, сколько старых дев – не девственных, конечно).

Эпоха Симонова и Щипачева.Конечно, Утесов, Любочка Орлова, Хенкин. Пароксизмы белинковщины. Гудзенко и пр. пр. На двадцать лет охов! В виде оппозиции что-нибудь самгинщины, даже проще…

Эпоха, которая может по праву именоваться мещанским социализмом, обывательским раем. Ничего яркого, ничего свежего. Богема – часть в домашних выходках, часть огудзенится, часть сопьется. Дрянь размножится, притом мелкая…

(«Судьбой наложенные цепи», с.158-183)