Земля прозрачнее стекла,
И видно в ней, кого убили
И кто убил: на мертвой пыли
Горит печать добра и зла.

А.Тарковский

1997 год – год 60-летия Большого террора. 1937-й – его символ, образ, вобравший в себя целую эпоху. Но существующая литература об этом времени… развивает только две концепции ГУЛАГа – Солженицына и Шаламова. Кажется, никто не пытался их оспорить. Другой версии предложено до сих пор не было.

Г.Горчаков–Эльштейн в книге «Л-1-105» делает такую попытку. В предисловии он рассуждает о том, можно ли извлечь опыт из пережитого и как это сделать. Он считает, что «чтобы действовать, используя опыт прошлого, нам нужны конкретные картины жизни, с которыми мы могли бы соотносить свою сегодняшнюю жизнь»

Г. Эльштейн, называя Шаламова Джеком Лондоном лагерной Колымы, пишет о том, что Шаламов так и не решился передать свой личный опыт, и выражает несогласие с концепцией Шаламова, в соответствии с которой «лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью… Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел – лучше ему умереть».

Но лагерь – это долгие годы каждодневного выживания. Известно, что в экстремальной ситуации человек зачастую погибает преждевременно не от прямой опасности, а от страха и растерянности. И потому прямой долг тех, кто сумел спастись, передать свой опыт другим.

Задумывая мемуары, автор поставил перед собой задачу осмысления собственного жизненного опыта. Он стремится быть очевидцем, свидетелем, полагаться только на память и обуздывать фантазию, избегать «олитературивания».

Всё, о чем рассказывается в книге, еще и еще раз подчеркивает Г.Эльштейн, - это действительные свидетельства. Такими они сохранились в его памяти, вплоть до деталей внешности или прямой речи, исключение делается лишь для грамматической структуры фраз. Это принципиальная позиция автора, потому что, считает он, многие мифы привнесены в послелагерную жизнь самими зэками.

По мнению Г.Эльштейна, такие мемуары должны иметь пять линий: описательную, с абсолютно возможной точностью; рассказ о людях, их судьбах, анкетно-биографические данные; психологическую – поведение людей в тех или иных обстоятельствах; хронику, острые происшествия; авторскую – его мысли и оценки.

Так как же автору удалось выжить? 58-я статья, интеллигент в очках, еврей…

Самоя тяжелое в заключении – тоска, возникающая от унылого однообразия и отсутствия положительных впечатлений. Тюремная безнадежность…

Спасло во многом то качество, которое Л.Гумилев называл комплиментарностью – поведенческим феноменом, всецело лежащим в сфере эмоций. В зависимости от знака комплиментарности (он может быть как положительным, ведущим к бескорыстной дружбе, так и отрицательным, ведущим к неприязни) одни люди в лагере выжили и вышли на волю духовно обогащенными, сохранили приобретенных друзей и помогли друг другу избавиться от недругов; другие, замкнутые в себе, надорвались от эмоционального перенапряжения и в результате сломались.

Итак, взаимопомощь и взаимовыручка. Надаром на протяжении всей книги, рассказывая о любых перемещениях с одного места на другое, с одного лагпункта на другой, из лагеря в лагерь, автор отмечает, что он опять остался один, без знакомых, что надо приобретать новых товарищей.

Г.Эльштейн стремится развеять укрепившиеся в общественном сознании легенды, в частности о том, что в эпоху Большого террора не было и не могло быть людей, усомнившихся в непогрешимости «вождя народов», осознавших порочность господствовавшей системы и тем более решившихся на сопротивление сталинизму. Однако такое сопротивление сталинизму все-таки существовало всегда

Генрих Горчаков-Эльштейн – сын московского адвоката, репрессированного и расстрелянного в 1938 году, студент сначала ИФЛИ, а затем, после участия в войне, на которую он ушел добровольцем, - Литературного института, незадолго до его окончания (в 1944 году) арестованный и осужденный за антисоветскую агитацию и создание группы, он восемь лет провел в тюрьмах и лагерях (тут и Большая и Малая Лубянка, и Бутырки, и Ховрино, и мариинские лагеря («Сиблаг») – Летяжка, Суслово; колымские особлаги – «Сопка», Коцуган), а затем в бессрочной ссылке на Колыме.

По дороге в известный порт Ванино на берегу Татарского пролива в Охотском море, на знаменитую Ванинскую пересылку, Эльштейну исполнилось 30-ть лет. Л-1-105 – номер, который он носил в каторжанском колымском лагере.

Совсем немного о художественных особенностях книги. Как это ни покажется парадоксальным, она поэтична. И дело не только в том, что главы зачастую называются поэмами: «Поэма о часе арестанта», «Поэма о прогулке», «Поэма о передаче»… Конечно, это не воспевание тюремно-лагерной жизни, никакой романтики в этой жизни нет. Скорее, это отражение поэтичности мировосприятия автора, что подтверждается не только заголовками глав, но и зачастую самим текстом.

Вот пример:

Покупая билет, заполняя адрес на конверте, мы редко задумываемся о смысле названий. Что эти названия, что их кодовое обозначение, скажем, И-64 или п/я 383/4, - нам безразлично. А ведь прочитывая географическую карту, можно было бы целую симфонию проиграть, вроде как на ксилофоне. Вот звучит зловещая нота басов: Буркандья, Балыгчан, Кадыкчан. А вот нежные колокольцы: Ола, Галимый, Армань. Пассаж форте, напоминающий о мужественности: Спорное, Ветреный, Бодрый – сменялся пиано: Озерное, Ягодное. Нерукотоворные названия – напоминанием о тех, кто, по передовицам, возводил этот край: Ударник, Большевик, Комсомольский, - и наконец, о тех, кому все обязаны, их направляющей воле: Ворошилов, Буденный, Берия…

Ирина Любавина

Назад