|
|
|
|
|
|
|
На сей раз книга – серьезная, она посвящена поэтам и их стихам. Ее единство определяется тематическим единством. Марина Цветаева сказала: Есть в стихах, кроме всего (а его много), чтоВот попытка найти и определить это неучтимое и является темой моей книги. В книге пятнадцать статей. Они посвящены Пушкину, Баратынскому, Тютчеву, Блоку и конечно Марине Цветаевой. С ее именем связано девять статей. Часть статей в разное время были напечатаны, но, в основном, или в специальных изданиях, или в узких, быстро преходящих, которые вряд ли сохраняют какие-нибудь хранилища. Шесть статей еще ни разу не были напечатаны нигде. Я считаю, что все статьи общезначимы, они участвуют в общем литературном процессе. И время их не прошло, скорее, может, для них оно только приходит. Это я и постараюсь в дальнейшем объяснить. Книга эта не для развлечения – она для тех, кто серьезно любит литературу и хочет чему-нибудь в ней научиться. Тот, кто считает, что ему учиться нечему, подобно чукче в известном анекдоте: чукча не читатель – чукча писатель, - тот может смело пройти мимо этой книги. Почему я так смело утверждаю, что эта книга для тех, кто хочет учиться? Потому что одна из особенностей этой книги в том, что я не выступаю в качестве этакого всезнающего учителя, вкладывающего в рот неразумного ученика обсосанную конфетку каких-то знаний. Прежде всего, на этой книге я сам учился. Каждая статья – это не изложение готового итога, а сам непосредственный исследовательский процесс, и выводы, к которым я приходил, были для меня такими же неожиданными, какими будут они для читателя. К сожалению, сейчас очень распространено понятие, что поэзия – это делание стихов, стиходелание, то есть создание определенной конструкции из слов, в которой многое можно «учесть», рассчитать… Если бы я писал учебник по стихотворству, то в первую очередь стал бы говорить о системах стихосложения, о стихотворных размерах, о рифмах и т.д. Это основа, которой каждый стихотворец должен владеть, как владеет основой своего ремесла каждый ремесленник. Но поэзия – это нечто другое. Это особые миры, создаваемые каждым настоящим поэтом, существующие наряду с Божьим миром. Это миры человеческой души. «Страшный мир» – есть у Блока такой цикл стихов. Мир, в котором живут поэты, - тот реальный мир, в котором живем мы все, - он страшный, особенно он страшен для человеческой души. Все поэты задаются вопросом, подобно Батюшкову: И вот в этом мире живут поэты, которые тоскуют, отчаиваются, проклинают… - но молятся красоте, воспевают красоту и любовь… и снова и снова говорят о душе – как прекрасна душа и как ужасно бездушие. Поэзия – это крылья, которые возносят человека к высоте. Увы, крылья даны не всем – только избранным. Душа есть у каждого, каждому знакомо томление души по высоте, когда она не забита земной суетой. Но не каждому удается выразить в словах это томление. Это доступно только поэтам. Они говорят за нас. Когда мы любим поэта – это потому, что мы воспринимаем, что он говорит за нас - за косноязычное человечество… Поэты умеют проникать в глубины человеческой души – нашей души – и извлекать из нее осознание того, как все-таки прекрасен мир, прекрасна природа, прекрасны красота, доброта, любовь… - вот истинное призвание человека. Но поэты – это не просто наши служители – не просто «чистильщики наших душ» – они такие же смертные, как и мы, и такие же грешные… Призвание поэта возносит их на такую высоту, откуда раскрываются все просторы. Есть у Рины Левинзон такие строчки: На гулкой и опасной высотеВот эта жизнь на высоте и делает поэтов пророками. Они пророчат не для нас и не о нас - они пророчат о себе. Но поскольку человеческая мировая душа едина – мы способны вычитывать у поэтов сказанное за нас. О великих поэтах написано много. Новое время особенно увлекается жизнеописаниями – в смысле когда, как, с кем… Человечество стало просвещеннее – увы, просвещенное, оно не стало любознательней – оно стало любопытнее… Поэты – земные дети, поэтому их биографии нужны. Но для изучения их творчества, а не наоборот: их творчество для изучения их биографии. Поэты – Демиурги, создающие свои особые миры. И нас должно интересовать, прежде всего, проникновение в тайну их миров. Поклоняйтесь демиургам, но не создавайте себе кумиров… Когда-то на нарах лагерной Колымы моим соседом оказался простой человек, без особого образования, но очень любознательный. Узнав, что я студент-филолог, он попросил меня позаниматься с ним. Но, увы, я обнаружил, что все премудрости теории литературы, которые в меня когда-то вбивали, мною изрядно позабыты… и я стал сочинять собственную научную теорию литературы… Тогда-то мною был открыт метод, которым я и сейчас пользуюсь в своих работах. Главное: надо открыть книгу и следовать буква за буквой, строчка за строчкой, - постигая, что открывается тебе, твоему непосредственному читательскому восприятию. Как писала Марина Цветаева: Не говори мне о моих замыслах, ты лучше покажи, Книга имеет три раздела. Первый – собственно тайны поэзии:
Первая работа, помещенная в книге: Это доклад, сделанный мною в 1992 г. на Парижском симпозиуме, посвященном столетию со дня рождения Марины Цветаевой. Когда я работал над этим докладом, у меня не было готовой идеи – просто я задал себе тему: вопрос об отношении Цветаевой к смерти (смертоубийству, самоубийству и т.п.), а ответ нашелся лишь в конце работы над этой темой. Этот ответ был для меня неожиданен. Потому и доклад прозвучал своеобразной сенсацией и привлек внимание многих. Сборник докладов был издан лишь в 1996 году…
Она посвящена одному небольшому стихотворению – в восемь строк – «Существования котловиною…» Замысел ее возник стихийно – кто-то обратился с просьбой разъяснить это стихотворение. Мне оно казалось непосредственно связанным с жизненным контекстом Цветаевой, условиями ее существования. Тут подоспела 1-я Международная научно-тематическая конференция по Цветаевой в Москве в 1993 году, и меня пригласили на ней выступить (отголосок сенсационности моего выступления на Парижском симпозиуме). Но я не поддался первоначальному искушению и занялся тем, чем и должен заниматься каждый исследователь: непосредственным исследованием – и в результате пришел к выводу прямо противоположному моему первоначальному и общепринятому, что «вся лирика Цветаевой – прямой жизненный подстрочник». Наоборот, я убежден, что никакая биография поэта не является непосредственным отражением в лирике, она всегда опосредована. Увы, доклады той конференции так нигде и не были опубликованы. Любопытная история произошла еще с одной статьей московского периода:
В 1992 г. мною была подготовлена первая в России книга избранных цветаевских писем. Статья была написана как предисловие к книге. Был договор с издателем, мне даже полностью выплатили гонорар… но книга так и не вышла: издатель решил заняться продажей навоза, а подготовленные для книги запасы бумаги выгодно продал по новым повышенным ценам.
– это доклад, прочитанный здесь, в Иерусалиме, в 1995 году. В этой работе я сказал, что достиг в постижении Марины Цветаевой такого уровня, что могу повторить вслед за Сократом: Я знаю только то, что ничего не знаю. Настолько у нас было искаженное представление о Цветаевой, что необходимо всё переосмыслить и переоценить. Цветаева сказала о себе: Я – многие… В малоизвестной ипостаси «женщина – мать» и представлена она в работе «Неизвестная Цветаева». Третий раздел книги – с таким странным названием:
Четыре статьи в нем связаны с именем Цветаевой, одна – с именем Пушкина. О Цветаевой нагорожено много небылиц и, увы, еще больше сплетен. Окружены сплетнями имена и ее мужа Сергея Эфрона, и ее сына Георгия… С отпуском из архивной тюрьмы черновых материалов произошла вообще ужасная вещь: на них налетели, как навозные мухи на падаль, и стали изготавливаться и выпускаться в свет наукообразные статьи, диссертации, книги, в которых Цветаева предстает каким-то аморальным индивидуумом, нравственным и физическим уродом, с невыносимым характером, неуравновешенной психикой и т.д. Например, статья В.Снитковского «Источник ересей» или книга профессора Бостонского университета Дианы Левис Бургин «Марина Цветаева и трансгрессивный эрос». Такие авторы, как Диана Бургин, относятся к тем несчастным людям, у кого палец или голая ветка, красная морковка или сосиска всегда ассоциируются с… фаллосом! Или бесконечно тиражируемые статьи пресловутого господина Кациса, «уличившего», по определению другого пресловутого господина Вайскопфа, Марину Цветаеву в… антисемитизме! Поэтому и возник в книге 3-й раздел, где защите Цветаевой посвящены четыре статьи: Маяковский и Цветаева; о Сергее Эфроне и полемика с господином Кацисом и его адвокатом. Защищать приходится и Пушкина. Собственно говоря, такие величины, как Пушкин, Блок, Цветаева, и не нуждаются в нашей защите – их позиции в общественном сознании и без того слишком непоколебимы. В защите от наглости невежества нуждаемся мы сами – ради собственного самоуважения. Пушкину посвящена – в первом разделе – большая работа о «Медном всаднике». Так и в «Медном всаднике». Маленький человек, жизнь которого ограничена очень узким горизонтом и который мгновенно ломается и гибнет от первого серьезного жизненного испытания. А нам внушали и внушают, что перед нами восстание маленького человека, который превращается в грозного провозвестника будущего возмездия! Статья эта написана в 1984 году и напечатана была в Амстердамском журнале славистики в 1998 г. А позже – в альманахе «Галилея» № 3. Я не счел нужным ничего прибавлять в статье, ничего изымать из нее. До сих пор не обнаружил нигде ни одного возражения против моей – новой – трактовки. В книге одна статья – не о поэзии. Она составляет второй раздел:
Статья посвящена выходу романа Чингиза Айтматова «Плаха» в 1987 году: Статья не столько о самом романе, сколько о необычном шуме, который сопровождал появление романа в печати. Тот шум вокруг романа сейчас, наверное, не оставил никакого следа. Изменилось время. Статья тогда не была напечатана, но я ее включил в книгу потому, что время изменилось, и то, что тогда казалось лишь предупреждением, сейчас видится как предсказание. Вот такую книгу я предлагаю сегодня вашему вниманию. Афула |
 |
 |
|
|
 |
|||
